К 60-ти летию Хорезмской археолого-этнографической экспедиции
25.03.2013 | Posté par ruzanova_s sous Expéditions |
М.А. Итина, Л.М. Левина, Е.Е. Неразик, Ю.А. Рапопорт
В 1997 году Хорезмская археолого-этнографическая экспедиция – одно из подразделений Института этнографии АН СССР (теперь Институт этнологии и антропологии РАН) будет отмечать свой 60-ти летний юбилей. С начала ее организации в 1937 году экспедицию возглавил и являлся ее бессменным руководителем в течение многих лет С.П. Толстов, автор и вдохновитель крупнейших открытий на территории древнего Хорезма. Ученый широкой научной эрудиции и интуиции, яркого таланта, последователь школы Д.Н. Анучина, он опирался в своих исследованиях на данные разнообразных источников – археологии, антропологии, лингвистики и других смежных дисциплин, что и лежало в основе этих открытий.
Хорезм находится в Южном Приаралье, в дельте Амударьи, являясь частью современной аридной зоны Средней Азии, где пустыня способствовала прекрасной сохранности археологических памятников, не потерявших свой первоначальный облик вплоть до наших дней. Они оставляют незабываемое впечатление, которое лучше всего выразить словами С.П. Толстова:”…перед нами открылась грандиозная, незабываемая панорама древнего, покоренного пустыней Хорезма. Впереди нас, разливаясь необозримым морем на запад, восток и север лежали мертвые пески. Лишь далеко на северном горизонте сквозь дымку дали рисовался голубоватый силуэт Султан-Уиздагских гор. И повсюду, среди застывших волн барханов то густыми скоплениями, то одинокими островками лежали бесчисленные развалины замков, крепостей, укрепленных усадеб, целых больших городов.”1.
Еще в 1929 году, будучи в Хорезме с задачами этнографического плана, С.П. Толстов по достоинству оценил перспективы исследования этого района, направив туда впоследствии (в 1937 году) своего аспиранта А.И. Тереножкина. Обследование им большого раннесредневекового Беркут-калинского оазиса и ряда иных памятников и явилось началом систематических полевых работ Хорезмской экспедиции.
В довоенные годы пешие и машинные маршруты тогда еще очень небольшого коллектива охватили всю территорию Хорезма. Начались и стационарные работы: раскопкам подверглись такие памятники как раннесредневековый замок Тешик-кала (VI-VIII вв. н.э.), укрепленная усадьба Аяз-кала-3 и дом в поселение возле нее (первых вв. н.э.), неолитическая стоянка Джанбас-кала-4 и некоторые другие. Результаты этих работ были обобщены в блестящей монографией С.П. Толстова “Древний Хорезм” (М., 1948 г), где была приведена периодизация истории Хорезма от эпохи первобытности до XIV в., а в экскурсах поднимался и разрабатывался широкий круг проблем, связанных с общественным строем, религией, нумизматикой и прочими важнейшими аспектами истории и культуры древнего Востока. Все это выходило за рамки собственно Хорезма. Важно отметить, что многие из сделанных им выводов не потеряли своего значения и доныне, определив, в частности, дальнейшие направления работ Хорезмской экспедиции.
С.П. Толстов поставил перед ней ряд очень крупных проблем: изучение истории древних русел Аму- и Сырдарьи, истории заселения данных областей; углубление и расширение характеристики отдельных периодов истории и культуры страны в рамках имеющейся периодизации; исследование общественного строя древних хорезмийцев; история кочевников и полукочевников, соседствующих с хорезмийскими оазисами и их взаимодействие с земледельцами, их историческая роль в экономической и культурной жизни страны. Очень важным, сквозным для всех этих эпох был признан этнический аспект исследований.
Послевоенные работы Хорезмской экспедиции приняли большой размах и развернулись на новой методической основе. Она стала одной из самых крупных и наиболее технически оснащенных археологических экспедиций в нашей стране. Будучи убежденным сторонником комплексных методов исследований, С.П. Толстов реорганизовал экспедицию в археолого-этнографическую2. Участие в ее работах помимо археологов и этнографов, геологов, геоморфологов, почвоведов, географов, антропологов, применение в широких масштабах (впервые в мировой практике) аэрометодов3 – все это позволило расширить круг проблем, стоящих перед экспедицией, увеличить число возможных аспектов их решения.
За годы экспедиционных исследований вырос большой коллектив квалифицированных специалистов, впервые приехавших на раскопки в качестве студентов-практикантов и на всю жизнь связавших свою судьбу с экспедицией. Это обеспечило возможность вести работы в широких тематических и хронологических границах. Теперь ведутся разведки и раскопки на огромной территории, включавшей не только Хорезм, но и земли низовий Сырдарьи, а также прилегающие к древним оазисам районы пустынь Кызылкумы и Каракумы, Внутренние и Центральные Кызылкумы и т.д.
Масштабы работ, количество и различный профиль подготовки ее сотрудников позволили в иные годы иметь до восьми полевых отрядов работавших одновременно. Каждый из них исследовал памятник, являвшийся ключевым в своем роде для того или иного периода истории древнего Хорезма и соседних районов, что дополнялось и маршрутными исследованиями больших территорий. Но теперь периодизация, созданная С.П. Толстовым, рассматривалась не вширь, а в глубь, причем хорезмийская проблематика неизбежно затрагивала проблемы истории Средней Азии в целом, подчас далеко выходя за ее рамки. Ее исследования выявили отдельные блоки проблем, многие из которых явились подлинными открытиями. Это, в частности, касается первобытной эпохи. Те, кто участвовал в ежегодных среднеазиатских совещаниях послевоенных лет, наверное, помнит, что в их резолюциях постоянно отмечалась неисследованость памятников первобытной эпохи на севере Средней Азии. И именно тот широкий подход к изучению древних дельтовых равнин Аму- и Сырдарьи, который осуществляла Хорезмская экспедиция, с использованием данных аэрофотосъемки, проведением маршрутов по Узбою и протокам древней Акчадарьинской дельты Амударьи, и привел к открытию памятников эпохи неолита и бронзы в этих районах. Собственно говоря, кельтеминарская культура неолита была открыта С.П. Толстовым еще в довоенный период благодаря обнаружению стоянки Джанбас-4 на территории южной Акчадарьинской дельты, но послевоенные работы на широкой территории, включавшей древние дельты Амударьи, Узбоя, низовьев Сырдарьи и Внутренние Кызылкумы, позволили установить заселенность неолитическими охотниками и скотоводами дельтовых районов и районов бессточных впадин. Эти племена входили в единую кельтеминарскую этнокультурную общность4. Исследования в данной области велись А.В. Виноградовым (с участием Э.Д. Мамедова), причем особый интерес представляет открытие и раскопки стоянки Джанбас-31 (получившей название стоянки С.П. Толстова). Там сохранились остатки сгоревших жилищ каркасно-столбовой конструкции, лепная посуда, костяные гарпуны для ловли рыбы и микролитическая кремневая пластинчатая индустрия. По-видимому, материалы данной стоянки могут служить своеобразным эталоном для северного степного неолита Средней Азии. Трудно переоценить и открытие неолитического могильника Тумеккичиджик в южной части Присарыкамышской дельты Амударьи, предположительно отнесенного к кругу поздних памятников кельтеминарского типа (вторая половина третьего тысячелетия до н.э.). Краниологический материал из раскопок этого могильника характеризует антропологический тип населения данной эпохи, в котором присутствует (по заключению Т.А. Трофимовой) как северный, так и южный компоненты. Северный, имевший единые постмезолетические корни с восточноевропейским населением, принадлежит коренному местному населению. Южный – восточносредиземноморский, обязан своим происхождением контактами с обитателями южных областей Средней Азии. Последние выявляются и археологически наличием в кельтеминарских комплексах сосудов с поверхностью, окрашенной желтой или красной охрой, а так же сосудов с трубчатым носиком5.
История дальнейшего освоения южной дельты Акчадарьи связана уже с эпохой бронзы (середина второго – середина первого тысячелетия до н.э.). Развернувшиеся здесь с начала 50-х годов комплексные археолого-геоморфологические работы, сопровождавшиеся специальной крупномасштабной аэрофотосъемкой и дешифровкой ее результатов на местности, привели к выявлению систем расселения человека на боковых протоках дельты. Теперь уже речь шла не о подъемном материале, как раньше, в период написания “Древнего Хорезма”, а о множестве поселений тазабагьябской культуры с жилищами в виде полуземлянок каркасно-столбовой конструкции и с сохранившимся культурным слоем. Тазабагьябская культура, как и неолитическая кельтеминарская, также была выделена С.П. Толстовым в довоенные годы по подъемному материалу. Тогда он справедливо увидел в ней черты, в целом сближавшие ее со срубной и андроновской культурами. Теперь, если принять во внимание раскопанные стоянки с культурным слоем и к этому добавить открытие могильника Кокча-3, принадлежавшего той же эпохе, а также анализ полученного большого археологического комплекса, то бронзовый век Южного Приаралья обретает зримые черты, а памятники его станут в ряд культур степной бронзы Евразии. Одним из важнейших результатов широкомасштабных послевоенных исследований явилось также открытие в Правобережном Хорезме очага орошаемого земледелия эпохи бронзы. И если этот вид производящего хозяйства, сочетавшегося с пастушеским, и затем, в эпоху поздней бронзы (амирабадская культура) – с отгонным скотоводством, совершенствовался уже на местной основе, то его возникновению и первичным навыкам ведения носители тазабагьябской культуры обязаны импульсу с юга. Анализ полученных сведений привел к ряду важных выводов. Удалось установить, что со II тыс. до н.э., особенно во второй его половине, в степях Евразии происходят сложные этнические процессы, связанные с миграциями подвижных скотоводов – носителей культур степной бронзы. Увеличение поголовья скота, распространение лошади и колесного транспорта, поиски новых пастбищ, рост избыточного продукта и, в связи с этим, возрастающее стремление к обмену, развитие металлургии бронзы при наличии именно в северном степном регионе источников сырья – меди и олова – все это факторы, способствовавшие активизации внутриформационных и внеформационных контактов. Контакты севера с югом Средней Азии, где в это время уже существовали очаги протогородской цивилизации, приобретают активный характер, ибо потребность скотоводов в продуктах земледелия и высокоразвитого ремесла в южных земледельческих оазисов была важным экономическим стимулом, делавшим их общество менее самодовлеющим. Эти многоплановые контакты в значительной мере определили и характер этногенетических процессов в Средней Азии во II-нач.I тыс. до н.э. С одной стороны этнокультурные связи южных земледельческих областей между собой и с миром цивилизаций Юга Азии, а также северных равнинных областей со степным миром Евразии; с другой – постоянное и все возрастающее влияние южных цивилизаций на северную степную периферию, способствующее росту производительных сил в этих экономически отсталых обществах и постепенному сглаживанию различий в экономике и социальной интеграции севера и юга6.
Говоря о южных связях, нельзя не упомянуть об еще одном важном открытии – памятнике эпохи средней бронзы (X-VIII вв. до н.э.) на южном протоке древней дельты Сырдарьи в Казахстане – могильника Северный Тагискен. Обнаруженные там курганы оказались развалинами сложной конструкции мавзолеев, построенных из сырцового кирпича. Несомненны южные связи, обнаруживаемые при исследовании мавзолеев, хотя прослеживаются и северные (об этом подробно см. в публикациях)7. Появление такого памятника в древней дельте Сырдарьи требует объяснений, пока, к сожалению, еще остающихся в области гипотез.
Как в первобытную эпоху, так и в последующие исторические периоды, жизнь человека в регионах, исследуемых Хорезмской экспедицией, зависела от обводненности амударьинских и сырдарьинских русел, позднее и от совершенства и состояния систем искусственного орошения. История древней ирригации еще в предвоенные годы привлекла внимание С.П. Толстова8, а в 50-х годах она стала направляющей темой маршрутных исследований и ряда печатных трудов сотрудников экспедиции и ученых, участвовавших в ее работах (в первую очередь надо отметить исследования академика А.Г. Гулямова и Б.В. Андрианова, получившие завершение в их монографиях)9.
Некоторые из решений научных проблем предложенные С.П. Толстовым и сотрудниками экспедиции не получили всеобщего признания и остаются дискуссионными, но, как правило, постановка и разработка их были пионерскими в наук. В качестве примера можно упомянуть и “проблему Узбоя”. Следует отметить неизменную научную ценность коллективной монографии “Низовья Аму-Дарьи, Сарыкамыш, Узбой”, в которой сопоставление геоморфологических и археологических материалов позволило установить последовательность периодов обводнения Акча-Дарьи, Сарыкамышской дельты, Сарыкамышского озера и Узбоя – протока, вытекавшего из него при его переполнении. Тем самым были предложены принципиально новые материалы для решения проблемы впадения Амударьи в Каспийское море. С XVIII в. эта тема являлась предметом споров русских и зарубежных ученых – геологов, географов и историков. К концу 30-х годов полевыми исследованиями И.П. Герасимова, Б.А. Федоровича, А.С. Кесь и других было доказано, что Узбой по своим размерам никогда не мог быть главным руслом Амударьи, однако вопрос о периодах стока части ее вод из Сарыкамышского озера оставался открытым. Книга вышла в 1960 г. как 3-ий выпуск Материалов Хорезмской экспедиции. В монографии был сделан вывод и о том, что если в неолите по руслу Узбоя шел постоянный сток, то в бронзовом веке течение стало прерывистым и маловодным. С начала I тыс. до н.э. оно прекратилось, хотя в долине и остались отдельные пресноводные озера. В то же время было подчеркнуто, что иногда, особенно в периоды, когда военные катаклизмы нарушали нормальное функционирование оросительных систем Хорезма, в Сарыкамышской котловине возникало огромное озеро. Если же, несмотря на колоссальное испарение, его зеркало поднималось выше отметки 52-53 м над уровнем океана, возобновлялся сброс вод в Узбой.
Как предположил С.П. Толстов, такое явление произошло на рубеже IV и V вв., в период хионито-сасанидских воин. Археологическим свидетельством этого была признана единственная на всем Узбое крепость Игды-кала. Она была открыта Хорезмской экспедицией в 1954 г., а при разведочных раскопках 1956 г. здесь был получен соответствующий археологический материал. Туркменский археолог Химра Юсупов позднее установил, что, судя по керамике из нижнего слоя, укрепление было построено парфянами в I в. до н.э.10. Заметим, что этому времени предшествовал разгром раннекангюйской культуры (лучше было бы назвать ее “койкрылганской”), прослеживаемый почти на всех хорезмийских памятниках. Он неизбежно должен был затронуть и оросительные системы, долго создаваемые, но легко гибнущие без организованных усилий населения. С последовавшим наполнением Узбоя, видимо, и могла быть связана закладка Игды-калы. Представляется полезным напомнить некоторые данные об этом укреплении, пережившем и времена запустения и до трех периодов обживания11. Крепость весьма невелика по своим размерам (40 и 60 м между крепостными стенами) и ее вряд ли можно характеризовать как “мощную”12 и считать городом13. Для сравнения напомним, что рядовое звено в цепи средневековых караван-сараев на Узбое – развалины Талайхан-ата – имели шестидесятиметровый диаметр14. В целом же утверждение Х. Юсупова, что его материалы опровергают тезисы Толстова об отсутствии постоянного течения по Узбою и оседлого населения там в античное время15 не представляется многим из нас доказанным. Обнаруженные им стоянки, склепы и курганы свидетельствуют, на взгляд М.А. Итиной, Е.Е. Неразик и Ю.А. Рапопорта, лишь о том, что долина Узбоя в древности не была абсолютно безжизненной, как не безжизненна она и сейчас, когда и помину нет о течении воды по сухому руслу. Говоря о той же Игды-кале, Х. Юсупов так определяет ее местоположение:”между современными скотоводческими селениями Мелегоч и Акяйла”16. И таких селений, иногда достаточно крупных (Чагыл) на колодцах и озерах Узбоя не так уж мало. Что же касается памятников, трактуемых как святилища (Ичянлыдепе и Гаравулдепе), то вполне закономерно их наличие в скотоводческой зоне, опиравшейся на озера, колодцы и водоемы, заполнявшиеся талыми и дождевыми водами. Ведь и на Мангышлаке, где реки никто не ищет, были обнаружены святилища (Байте) много более выразительные и грандиозные, чем упомянутые выше. Множество туркменских и казахских мазаров и могил можно увидеть в песках и на возвышенностях вдоль Узбоя. А ведь последнее его обводнение произошло на рубеже XIV и XV вв. после жестоких походов Тимура на Хорезм. По мнению С.П. Толстова, последние достоверные сведения об Узбое, как о живой реке, относятся именно к этому времени (1392 и 1417 гг.).
На протяжении многих сезонов, начиная с 1952 г., в составе экспедиции работал археолого-топографический отряд, начальником которого был Б.В. Андрианов (1919-1993 гг.). Основной задачей отряда С.П. Толстов ставил изучение древних ирригационных систем, но попутно было открыто также немало памятников другого рода и найден целый ряд предметов, имеющих большую музейную ценность. Археолого-топографические исследования охватывали земли древнего орошения Правобережного Хорезма (около 2 тысяч поисков), Присарыкамышскую дельту на левом берегу Амударьи (около тысячи поисков) и громадную область Сырдарьи. Во многих районах инженер геодезист Н.И. Игонин провел плановую аэрофотосъемку отдельных оросительных систем, множества развалин и их окрестностей. Все это позволило составить многочисленные планы и карты, а также графическую схему с наиболее типичными оросительными сооружениями для каждого исторического периода17. Удалось установить, что система ирригации менялась с течением времени. Так, архаическая культура характеризуется созданием крупных оросительных систем, следующих древним протокам и крайне неэкономно расходующих воду. В кангюйский (“койкрылганкалинский”) период протяженность магистральных каналов увеличилась в два-три раза и достигла в Правобережном Хорезме 250-300 км. Головные сооружения многих крупных оросительных систем были перенесены далеко вверх по течению амударьинских русел или даже на основное русло. Магистральные каналы стали проводить по середине такырных междуречий, что резко расширило орошаемую каждым из них зону. Каналы стали рыть вдвое меньшего сечения, чем прежде, но более глубокими. Совершенствуется забор воды и система распределителей, выводимых теперь под острым углом. Площадь, занятая оросительными системами несколько уменьшается, но зато увеличивается площадь посевов.
После упомянутого разгрома хозяйственная жизнь в Хорезмском оазисе полностью восстановилась в первых веках нашей эры. Для этого времени зафиксирована максимальная протяженность магистральных каналов. Перестраиваются старые оросительные системы, резко увеличивается ассортимент сельскохозяйственных культур. Целый ряд оазисов, орошавшихся в рассматриваемое время, впоследствии был навсегда заброшен. Это позволило иногда детально проследить, как вода поступала из больших каналов в меньшие и, наконец, непосредственно на поля. Особенно интересно изучение следов ирригации для суждения о системе землепользования, которое было предложено Е.Е. Неразик18.
Были выявлены особенности ирригации и для разных этапов средневековья вплоть до своеобразных систем XVI-XVII вв., забиравших воду из Сарыкамышского озера с помощью водоподъемников – чигирей.
Не менее широкий размах получили подобные работы экспедиции в Восточном Приаралье на огромной равнине сплошь прорезанной сухими руслами древней сырдарьинской дельты. Комплексные работы отрядов экспедиции (в абсолютном большинстве случаев возглавляемые Б.В. Андриановым), где сочетались усилия археологов, геоморфологов, почвоведов, ландшафтников, использовались данные аэрофотосъемок, позволили выявить характер и историческую динамику древних дельтовых протоков Сырдарьи, как и искусственной гидрографической сети, ареалы земель древнего орошения19. По договору с Всесоюзным объединением “Союзводпроект” экспедиция провела их изучение и картографирование на огромной территории Южного и Восточного Приаралья в связи с проектом переброски части стока вод сибирских рек в бассейн Арала. Была составлена археолого-геоморфологическая карта низовий Сырдарьи и Амударьи (масштаб 1:300 000), получившая медаль ВДНХ СССР. Материалы работ экспедиции имели немалое значение для решения насущных хозяйственных и экологических проблем20.
Абсолютное большинство исследованных сотрудниками экспедиции памятников относится к периоду хорезмской государственности. На рубеже VII и VI вв. до н.э. на одном из русел Сарыкамышской дельты возникает большая крепость, протогород, развалины которого называются Кюзели-гыр – “холм с керамикой”. Множество звонких черепков от больших и малых круговых сосудов действительно усеивали поверхность городища21 (см. статью О.А. Вишневской, Ю.А. Рапопорта в этом же номере журнала).
В 1953 г. на городище Кюзели-гыр и одновременно на развалинах крупнейшей крепости Калалы-гыр I начались раскопки. На Кюзели-гыр раскопки с большими перерывами велись затем на протяжении 9 полевых сезонов, последний из которых был в 1982 году (начальник отряда О.А. Вишневская).
В результате этих раскопок, а также благодаря исследованиям М.Г. Воробьевой (1914-1991) на развалинах большой усадьбы Дингильдже в Правобережном Хорезме могла быть охарактеризована своеобразная и мощная (число размытых поселений исчисляется многими десятками) местная культура. Она была названа “архаической”, хотя методически правильнее было бы именовать “кюзелигырской”.
Большую работу с огромными керамическими коллекциями провела М.Г. Воробьева. В результате стало ясно, что кюзелигырская круговая керамика изготовлялась в традициях южных земледельческих культур, восходящих к эпохе бронзы. Это позволяет некоторым археологам полагать, что Кюзели-гыр был построен персами-завоевателями в период вхождения Хорезма в состав Ахеменидской империи. Однако это плохо согласовывается с датировкой памятника, безусловно, более ранней, чем последняя треть VI в. до н.э. (время завоевания Срдней Азии). Двойственный характер кюзелигырской культуры О.А. Вишневская и Ю.А. Рапопрт попытались объяснить в статье, публикуемой в этом номере журнала.
Архаическая культура несомненно обогащалась за счет разного рода контактов с передовыми цивилизациями стран, входящих в состав Ахеменидской империи. Очевидно, в это время хорезмийцы восприняли письменность на основе имперского арамейского алфавита, начальный импульс получили монументальное зодчество и изобразительное искусство, что было прослежено при раскопках недостроенного дворца персидского сатрапа на городище Калалы-гыр I22.
После достижения фактической независимости на рубеже V и IV вв. до н.э. в Хорезме складывается (без резкого разрыва с прежними традициями даже в области керамического производства23) новая, классическая для него культура, не совсем удачно названная кангюйской. Важнейший памятник, позволивший охарактеризовать ее – развалины Кой-Крылган-кала – был открыт уже на второй год работ Хорезмской экспедиции24. Раскопки здесь с 1952 по 1957 г. вел под руководством С.П. Толстова фактически весь состав экспедиции. Начальниками отрядов были М.Г. Воробьева и Ю.А. Рапопорт, очень многое для осмысления, фиксации и издания этого памятника сделал М.С. Лапиров-Скобло. В 1967 г. вышла коллективная монография, посвященная этому уникальному храму-мавзолею25. Позднее были раскопаны и другие городища и сооружения, относящиеся к IV-II вв. до н.э. Отметим среди них Елхарас, Гяур-3 и Калалы-гыр 2.
На Елхарасе (начальник отряда – Л.М. Левина) раскапывались остатки дворцового комплекса и культового здания, воздвигнутые на рубеже V-IV вв. до н.э. В последнем сохранились древнейшие в Хорезме настенная полихромная роспись и раскрашенная антропоморфная скульптура из необоженной глины с металлической инкрустацией26. На поселении Гяур-3 (IV-II вв. до н.э.) и на крепости Калалы-гыр 2 исследовались культовые комплексы (начальники отрядов Б.И. Вайнберг и С.М. Коляков). На обоих памятниках были идентичные по планировке и размерам круглые храмы. Уже в первый год раскопок в 1981 г. на Калалы-гыр 2 Б.И. Вайнберг были обнаружены образцы древнейших хорезмийских надписей (хозяйственные надписи на остраках и надписи на хуме, всего более 20 экземпляров). В результате раскопок на крепости Калалы-гыр 2 (с 1985 по 1991 гг. работы здесь проводились регулярно) выяснилось, что эта небольшая крепость, представляющая собой в плане четверть круга, является культовым центром IV-II вв. до н.э., внутри которого помимо монументального круглого храма был еще ряд культовых комплексов27. Так как памятник погиб от пожара, сохранился богатый набор археологических находок, среди которых отметим 150 терракотовых изделий, художественно оформленные керамические ритоны, как местного производства, так и импортные, уникальные хорезмийские керамические фляги с рельефами, фрагменты сюжетной живописи (всадник, мужские фигуры и т.д.). Анализ сцен на керамических рельефах (около десятка новых сюжетов) позволяет реконструировать ряд древнехорезмийских мифов, среди них – календарный миф с оленем, миф о Гопадшахе и др. Великолепный комплекс находок с крепости Калалы-гыр 2, превосходящий тот, который был получен на Кой-Крылган-кале, к сожалению, из-за финансовых сложностей до сих пор известен научной общественности лишь фрагментарно. Необходимо сделать все возможное, чтобы и он был достойно опубликован.
В IV-II вв. до н.э. Хорезм жил в условиях наибольшего культурного и экономического подъема. Была расширена и перестроена оросительная сеть. Шло интенсивное строительство поселений, крепостей и городов. В орошаемой зоне в основе почти всех крупных памятников лежат слои этого времени. Посуда койкрылганского типа отличается очень хорошим качеством и нередко красиво украшена. Широкое распространение получает изобразительное искусство, как “прикладное” (рельефные композиции на сосудах, статуэтки27), так и монументальное – следы настенных росписей и скульптура были обнаружены на Гяур-кале Султануиздагской, на Калалы-гыр 2 и Елхарасе. Во многих местах получены образцы древнехорезмийской письменности, которые благодаря работам В.А. Лившица становятся достоянием лингвистики и исторической науки. Особо следует отметить острак с Калалы-гыр 2, фиксирующий выдачу продовольствия (?) “всем рабам” и двум лицам, названным поименно. Это первое документальное свидетельство о рабовладении в Хорезме и, очевидно, о совместном труде рабов и свободных. Во II вв. до н.э. на Хорезм обрушивается сокрушительный удар, связанный, очевидно, с широким натиском степных племен, который привел к падению Греко-Бактрийского царства и поставил Парфию на край пропасти. В огне гибнет целый ряд хорезмийских городов и усадеб, на многих памятниках фиксируются следы длительного запустения. Следует сказать, что на повсеместность этого явления раньше других указали археологи Кара-Калпакии, прошедшие школу Хорезмской экспедиции28. При всем том, материалы среднего и верхнего слоев Кой-Крылган-калы свидетельствуют, что культурная традиция не была прерванную
Археологических материалов для суждения о культурной и хозяйственной жизни Хорезма в I в. до н.э. – I в. н.э. недостаточно. Однако установлено, что на рубеже II-I вв. до н.э. начался выпуск хорезмских монет29, а в I в. н.э. было введено летоисчисление в годах “хорезмской эры”, просуществовавшее невероятно долго – 8 веков30. Какое событие было ознаменовано таким образом, сказать трудно. Скорее всего это было воцарение новой династии, возможно связанное с обретением независимости от мощного присырдарьинского владения Кангюй (сведения о его господстве в Хорезме восходят к I в. до н.э.)31.
Не исключено, что обретение независимости было отмечено строительством во II в. н.э. нового города и династического центра, развалины которого – Топрак-кала были открыты для науки С.П. Толстовым в 1938 г.32. Раскопки были здесь начаты в 1940 г. и, возобновившись в год окончания войны, продолжались до 1950 г. Их замечательные результаты получили мировую известность и позволили С.П. Толстову превратить Хорезмскую экспедицию в постоянно действующий научный коллектив33. В результате больших работ во двореце удалось охарактеризовать зодчество и монументальное искусство Хорезма первых веков н.э. Среди находок особую ценность имели документы на коже и дереве – остатки архива, хранившегося во дворце.
В 1965-1975 гг. городские укрепления Топрак-калы, один из жилых и открытый в процессе работ храмовый кварталы исследовал отряд Е.Е. Неразик. Результатом очень сложных работ в многовековых культурных наслоениях с многократно перестраивавшимися зданиями стала монография, в которой был охарактеризован большой археологический комплекс III-VI вв., выявлены особенности застройки города и структура семей, его заселявших34.
В 1967-1972 гг. были продолжены раскопки Высокого дворца. Итоги работ этих лет и 1945-1950 гг. были обобщены в коллективной монографии, увидевшей свет в 1984 г.35. Очень важным ее результатом стала публикация В.А. Лившицем дворцового архива с переводом древнехорезмийских документов и комментарием к нему36. Особо отметим списки воинов, которых приводили с собой для переучета хозяева больших хорезмийских семей. Значительное преобладание числа рабов в списках, не только подтверждает сообщение Трога-Юстина о структуре и принципах формирования парфянского войска (XLI, II, 5-6), но и является очень ценным фактом для характеристики общественного строя Средней Азии кушанского времени.
Последним циклом работ на Топрак-кале явились исследования Загородного комплекса, проведенные в 1976-1985 гг. Ю.А. Рапопортом и В.А. Лоховицем (1925-1994). Полной публикации раскопок дворцовых и храмовых зданий, лежащих севернее крепостных стен, нет, но основные сведения о них можно найти в журнале “Вестник древней истории”37.
Раннесредневековые памятники Хорезма (IV-VIII вв. н.э.) исследовались систематически, хотя преимущественно в небольших масштабах. Уникальная сохранность еще недавно существовавшего Беркут-калинского оазиса протяженностью более 40 км, на территории которого насчитывалось не менее полусотни одновременных усадеб, домов, поселений позволили изучить его как большой земледельческий массив в его взаимосвязях и их динамике, в различных аспектах экономики и культуры населения38. Эти работы в течении рядя лет осуществлял отряд под руководством Е.Е. Неразик, обобщившей затем их результаты в своей монографии “Сельские поселения аффригидского Хорезма”. Особенности топографии оазиса легли в основу сделанных С.П. Толстовым еще в предыдущие годы важных выводов о социально-экономической структуре населения как общества с формировавшимися раннефеодальными отношениями. Дальнейшие исследования в Хорезме и Средней Азии подтвердили это заключение, причем большое значение имела разработка типологических схем сельских построек, сделанная на хорезмийских материалах. Работа над этой типологией продолжается, а сама она подвергается корректировке по мере расширения масштабов раскопок археологических памятников Средней Азии рассматриваемой эпохи.
Так, сложившееся ранее впечатление единообразия укрепленных усадеб и замков с пустыми дворами и более или менее мощной жилой башней-донжоном теперь нарушилось. Оказалось, что постройки (по крайней мере – большинство) представляли собой плотно застроенный массив без пустых дворов, а донжоны сильно варьировали по структуре, масштабам и назначению. Поэтому большая усадьба и небольшое поселение сближались, мало отличались типологически, что создавало определенные трудности в их классификации. Однако, этнографические материалы, в первую очередь, очень сходные с хорезмийскими памятниками афганские “кала”, показывают, насколько эти населенные пункты были в социологическом плане однородны, будучи населенными количественно большими или меньшими семейно-родовыми коллективами. Общее представление о культуре и истории раннесредневекового Хорезма существенно уточнили и расширили исследования, проведенные в 80-х гг. Е.Е. Неразик в соседнем Якке-Парсанском оазисе, топография которого оказалась отличной от Беркут-калинского. В его северной части выявляются формирующееся феодальное владение с центром в крупном замке Якке-Парсан. В южной же, отделенной от него большим не населенным пространством, находилось несколько небольших, видимо, независимых поселения. В донжоне Якке-Парсана и в помещениях внутри замка сделано множество находок предметов из дерева и кости, остатков хлопчатобумажной одежды и кожаной обуви и т.д. Там же найдены первые (и пока единственные) документы хорезмской раннесредневековой письменности на дереве и коже39. В северной части Якке-Парсанского оазиса раскопан так же “замок № 2”, внутри которого открыт храм IV в. в виде купольной постройки со следами жертвенника огня, стоявшего посредине помещения. Упомянем также чрезвычайно правильно распланированный Безымянный замок (VI-VII вв.), в планировке которого различались уже все элементы, ставшие типичными для позднейших хорезмийских хаули. Небольшая усадьба севернее Безымянного замка, по-видимому, являвшаяся загородной виллой землевладельца-аристократа (может быть – владельца Якке-Парсана?), с большим бассейном посредине и открывавшемся к нему кирпичным айваном, наглядно демонстрирует то обстоятельство, что истоки архитектуры средневековых дворцов также уходят в эпоху раннего средневековья. Но наибольшим открытием является большой дворец V-VII вв. – первый для эпохи раннего средневековья, открытый у подножия крепости Аяз-кала-2 (см. статью Е.Е. Неразик в данном номере).
В итоге этих исследований появилась возможность разносторонне охарактеризовать раннесредневековый период истории страны, а в ряде направлений далеко выйти за его рамки. Так, подробно исследована история сельского жилища Хорезма, причем установлено, что прототипы некоторых наиболее распространенных народных жилищ современного населения Хорезмского оазиса формируются в эпоху раннего средневековья. Удивительная устойчивость типов жилых построек в этой области на протяжении многих столетий позволила использовать данный материал в качестве источника для реконструкции некоторых общественных институтов и, с использованием комплексных методов, выявить большую роль агнатических групп в социальной структуре сельского населения40.
Новой страницей в истории культуры Хорезма IV-VIII вв. явилось открытие и исследование ряда культовых построек, ранее практически неизвестных. Обнаруженные как отдельно стоявшие небольшие сельские храмы, так и комплексы, включенные в городскую застройку или стоявшие внутри “священного участка” города (Топрак-кала), либо же домашние святилища. Анализ их архитектуры позволяет определить как общесреднеазиатские черты, так и традиционные местные или же уходящие в передневосточную древность41.
Нельзя не упомянуть, далее, что накопились сведения, освещающие достаточно многосторонне тот “смутный период” IV-V вв. в общесреднеазиатских масштабах, о котором доныне не умолкают споры. И тут большую роль сыграли раскопки верхних слоев городища Топрак-кала и упомянутые работы близ Аяз-калы-2 (см. статью Е.Е. Неразик в данном номере). Наконец, весьма отчетливо выделяется этническое направление в изучении эпохи, причем устанавливаются конкретные направления связей и вклад степного окружения страны в формирование раннесредневековой культуры страны. Разработка данного направления неизбежно затрагивает общие вопросы этногенеза и этнической истории значительно большего региона, чем собственно Хорезм, смыкаясь с этнической историей степей Приаралья-Прикаспия, Приуралья, Сырдарьи.
Домонгольский и более поздний средневековый Хорезм, о котором уже есть сведения в трудах арабо- и персидскоязычных средневековых источников, блестяще разработаные в свое время В.В. Бартольдом, археологически исследован менее прочих эпох. Возможно, тут сказалось некоторое увлечение руководителем экспедиции более ранними эпохами, или же труднодоступность слоев, в городах зачастую перекрытых позднейшими.
Но так или иначе, этот период истории страны, отличавшейся очень высоким взлетом экономики и культуры, был первоначально охарактеризован главным образом на основе работ в Кават-калинском оазисе Правобережного Хорезма с учетом данных письменных источников. Однако, все та же прекрасная сохранность замков и усадеб с уцелевшими до наших дней гранями призматических башен и разным геометрическим и растительным орнаментом, сплошь покрывавшим плоскости стен, оригинальные загадочные сооружения кайтор-хона (парадные приемные?) причудливых очертаний, с многочисленными ячейками, отчетливая планировка жилищ с центральным залом или коридором уже и тогда позволила С.П. Толстову дать довольно детальную характеристику архитектуры и искусства данной эпохи, а топография оазиса и исследование ирригации – легли в основу исследования вопросы социальной организации общества, во многих аспектах резко отличавшегося от раннесредневекового42.
Дальнейшие исследования средневековых памятников, прежде всего – городов (раскопки Куня-Ургенча43, Хазараспа44, Шемаха-калы45, Шехерлика46, а так же охранные работы на Джегербенте47 и Садваре48), были проведены в большинстве случаев под руководством Н.Н. Вактурской (1914-1985) или при ее участии. Нельзя не сказать также о большом ее вкладе в разработку проблем средневековой археологии в целом.
Полученные материалы, касавшиеся в первую очередь вопросов генезиса средневекового хорезмийского города, помогли, кроме того, наметить несколько разновременных этапов и зон урбанизации на территории страны49, выявив их специфику на фоне общесреднеазиатских процессов.
Благодаря охранным работам, занявшим большое место в исследованиях экспедиции в 70-х годах, появились сведения о караван-сараях Хорезма, стоявших на торговых путях связывавших страну с более южными областями50. Сопоставление с караван-сараями Устюрта, где также велись экспедиционные работы, а также круглыми сооружениями аналогичного назначения на трассе вдоль Узбоя дало богатейшие возможности для выявления нескольких школ в этой отрасли хорезмийского средневекового зодчества.
Во время раскопок и разведок на территории Левобережного Хорезма были открыты многочисленные сельские поселения XII-XIV вв., составлены с помощью дешифровки аэрофотосъемки их подробные планы с указанием площади земледельческих участков, занятых различными сельскохозяйственными культурами.
Их анализ с привлечением сведений этнографии и письменных источников помогает реконструировать отдельные стороны землепользования и исследовать ряд проблем землевладения указанного периода51.
Наряду с вышеперечисленными работами в течении длительного времени Хорезмская экспедиция занималась еще одной большой проблемой, поставленной перед ней, как указывалось выше, С.П. Толстовым: взаимодействием земледельцев и скотоводов на территории Приаралья. Он придавал ее разработке важное значение, учитывая тесное соседство степи и земледельческих оазисов Хорезма, роль этого взаимодействия в формировании самой хорезмийской цивилизации, ее экономики, в частности – процессах урбанизации, этногенеза населения и т.п. Земледельцы Хорезма и скотоводы пустынных районов образовывали единую экологическую систему. Географическое положение Хорезма в центре пустынной зоны Средней Азии обусловило особые отношения этого оазиса (и государства) с соседями – кочевниками и их объединениями. С.П. Толстов постоянно подчеркивал, что Хорезм был частью сако-массагетского мира Средней Азии. Вышесказанное объясняет тот факт, что проблемы взаимоотношений земледельцев Древнего Хорезма с кочевниками постоянно занимали особое место в деятельности экспедиции52. Для истории собственно Хорезма весьма существенным явилось изучение памятников, оставленных разными группами скотоводов непосредственно в самом оазисе. Большое количество разновременных памятников было выявлено систематическими исследованиями в Левобережном Хорезме в Приаральской дельте Амударьи, проводившимися с широким применением аэрофотоматериалов. Наиболее древние памятники скотоводов относятся к VII в. до н.э., когда началось обводнение основных русел Присарыкамышской дельты. Исследовались поселение Куюсай-2 (начальник отряда Б.И. Вайнберг) и могильники Тумек-кичиджик, Тарым-кая, Сакар-чага и др. (начальники отряда Б.И. Вайнберг, Л.Т. Яблонский), которые дали представление о культуре, палеоантропологии и контактах весьма пестрой по составу группы скотоводов, в которую вошли как оседлые, так и кочевые группы населения. На базе археологических памятников, оставленных ими, была выделена куюсайская культура53, включающая ряд хронологических этапов. В VI-V вв. до н.э. происходило тесное ее взаимодействие с архаической культурой земледельцев и оседлых скотоводов древнего Хорезма, что наиболее ярко проявилось в материалах раскопок Кюзели-гыра (см. ст. О.А. Вишневской, Ю.А. Рапопорта в данном номере журнала). С рубежа IV-III вв. до н.э. в Хорезме появляется новая группа кочевого населения с подбойными и катакомбными погребениями (например, могильник Туз-гыр, начальник отряда В.А. Лоховиц). Ее присутствие в оазисе и тесное взаимодействие с земледельческим населением фиксируется вплоть до V в. н.э., когда прекращается обводнение этого региона.
Работами экспедиции была воссоздана в крупных штрихах история взаимодействия земледельцев и скотоводов, прежде всего, в Левобережном Хорезме, где установились своеобразные формы контактов, экономических, культурных , этногенетических, менявшихся в зависимости от политической ситуации, миграции населения, изменения природных условий54.
Отметим также, что Хорезмская экспедиция в содружестве с туркменскими археологами (Х.Юсупов) продолжила исследование памятников на Узбойском плато и вдоль древнего русла Узбоя, когда было проведены раскопки крепости Игды-кала (II-I вв. до н.э. – IV в. н.э.) и выявлено несколько сотен каменных склепов, содержавших от десяти до тридцати разновременных погребений (IV в. до н.э. – IV в. н.э.) и два культовых центра – на Узбое и в горах Большие Балханы (VII в. до н.э. – II в. н.э.).
В Левобережном Хорезме в ходе исследования разновременных курганных могильников в 70-80-ых годах были получены новые материалы и по местному погребальному обряду. Захоронения в сосудах, используемых в качестве оссуариев, практиковались здесь уже не позже начала IV в. до н.э., но они содержали полный набор костей скелета, очищенных явно не по каноническому зороастрийскому образцу. Подобная традиция у скотоводов в курганах сохраняется практически до IV в. н.э., а земледельческое население, вероятно, во II-I вв. до н.э. (но не позднее начала н.э.) переходит к традиционному зороастрийскому обряду труповыставления с последующим захоронением только части сохранившихся костей в оссуариях55.
С 1946 г. параллельно с работами в Хорезме большой цикл работ связан с изучением областей обширной древней дельты Сырдарьи. Здесь также проводились комплексные археолого-геоморфологические работы, которые, к сожалению, не завершились обобщающей публикацией (хотя и подготовленной). В сырдарьинской дельте исследования охватили памятники от неолита (например, стоянки Космола, Талас, Жалпак и мн. др.) и бронзового века (стоянки Космола 7, Егискок, Тас 1-3, Кок-Сенгир и т.п.) до кара-калпакских и казахских поселений и мазаров XVII-XVIII вв. (например, поселения Оралбай-кала, Хатын-кала, мазар Шатпай). Особо надо отметить изучение кирпичных мазаров позднебронзового века могильника Северный Тагискен (начальник отряда М.А. Итина). Большинство из исследованных в сырдарьинской дельте 660 памятников относится к периоду первого тысячелетия до н.э. – первого тысячелетия н.э. (см. ст. Л.М. Левиной в данном номере журнала). В VII-V вв. до н.э. в южной части дельты в бассейне древних сырдарьинских протоков обитали сакские племена, оставившие нам свыше шестидесяти поселений и стоянок, несколько могильников (в том числе широко известные некрополи Уйгарак и Тагискен) и своеобразные “шлаковые” курганы56. Позднее здесь же на основе культуры местных саков и под сильным влиянием культуры некоторых южных средневековых азиатских земледельческих оазисов сложилась чирикрабатская культура (рубеж V-IV вв. до н.э. – II в. до н.э.). Ее характеризует около двух сотен крупных неукрепленных сельских поселений, шесть городищ и крепостей, развитая ирригационная сеть, более сорока кирпичных наземных мавзолеев, курганные погребения, а также монументальная архитектура57.
В северных районах сырдарьинской дельты в бассейне древних протоков Сырдарьи, Кувандарьи и Пракувандарьи (Эскидарьялыке) изучались мощные хорошо укрепленные городища и курганные могильники джетыасарской культуры (VIII-VII вв. до н.э. – IX в. н.э.), носители которой сыграли весьма значительную роль в этногенезе многих современных евразийских народов(начальник отрядов Л.М. Левина)58.
Немалое место в работах Хорезмской экспедиции в дельтовых сырдарьинских районах уделялось исследованиям памятников (с IX по XVI вв.)59. Работы проводились на десятках разновеликих разновременных укрепленных городищах – “зимовках” скотоводческих племен (огузов, печенегов, возможно, кимаков, кипчаков и др.) в восточной части дельты, (например, на Сарлы-кале, Зангар-кале, Дженте, Асанасе, Уйгараке) и на поселениях “колонистов” – хорезмийцев в западных районах (например, на Ащинансай-кале, Майнаркане).
Археологические исследования на всей широкой территории Приаралья, включая низовья Сырдарьи, значительно расширили историческую картину, позволив перейти от характеристики отдельных культур и проблем к более широким обобщениям. Далеко не последнюю роль в этом процессе играл тот комплексный подход к исследованиям, о котором неоднократно упоминалось выше, в частности, использование теории о хозяйственно-культурных типах и этнографических областях, привлечение данных почвоведения, экономической географии, этнографии и т.п. На этом основании намечены хозяйственно- культурные различия между отдельными группами кочевников, показаны, как складывалось взаимодействие не только двух основных хозяйственно-культурных типов (земледельцев с искусственным орошением и скотоводов-кочевников), но и целого ряда промежуточных форм, сделаны интересные попытки установить роль экологических факторов в формировании этнических территорий, выявить модели взаимодействия скотоводов и земледельцев в Приаралье60. Трактовка на этом фоне и в свете данных письменных источников археологических комплексов и археологических культур может явиться основой для этногенетических построений. Следовательно, исследование данной проблемы неразрывно связано с разработкой этнической истории и проблем этногенеза населения Приаралья. Этой тематике посвящен ряд статей сотрудников экспедиции (этническая ситуация в Приаралье в IV-VIII вв., этноформирующие и этнодифференцирующие факторы в этногенезе населения данного периода, роль экологии в этногенетических процессах Приаралья и т.д.). Среди них следует особо отметить подготавливаемую Б.И. Вайнберг монографию “Этногеография Приаралья в древности.” и серию ее статей о контактах земледельцев и скотоводов в Приаралье. Сотрудники сектора приняли участие в ряде совещаний по данной проблематике, в частности, Всесоюзной научной конференции “Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана” (1988 г.), совещании “Проблемы взаимодействия кочевых культур и древних цивилизаций” (1989 г.) и др.
Сказанное выше, разумеется, не может исчерпать всего многообразия экспедиционных исследований и опубликованных работ научного коллектива, созданного С.П. Толстовым.
Выше вскользь было упомянуто об охранных работах, в которых принимали участие все сотрудники экспедиции. Как правило, эти работы в значительной своей части финансировались строителями и хозяйственными организациями, как союзными, так и местными.
Особенно следует упомянуть об участии Хорезмской экспедиции в проектах, направленных на предотвращение Аральского кризиса.
По заказу “Союзводпроект” экспедицией была выполнена археолого-геоморфологическая карта низовий Сырдарьи и Амударьи – зоны действий канала, который должен был оросить богатые земельные массивы и подпитать усыхающее море. Наши картографические материалы на практике использовались при освоении пустынных районов Кара-Калпакии, при проектировании новых оросительных систем, включавших в себя нередко древние русла и каналы.
Благодаря охранным работам были спасены и изучены многие исторические памятники. В ходе этой деятельности экспедиция создала ряд небольших местных музеев, сыгравших свою роль в просвещении сельского населения. Коллекциями экспедиции были существенно пополнены фонды уже существовавших больших музеев в Нукусе, Хиве, Ташкенте, Ашхабаде, Самарканде, Кзыл-Орде, Алма-Ате и др. городах.
Труды Хорезской экспедиции, как отмечалось на многих научных форумах, составили целую библиотеку. Действительно, к настоящему времени выпущено 16 томов трудов Хорезмской археолого-этнографической экспедиции, 9 выпусков ее Материалов, 18 тематических сборников и т.д.
Назовем также вышеупомянутые монографии Б.И. Вайнберг, посвященную нумизматике древнего Хорезма; Л.М. Левиной об этнокультурных процессах в Восточном Приаралье; Е.Е. Неразик, исследовавшей вопросы развития городов, поселений, жилища и хорезмской семьи; Р.Л. Садокова о музыкальной культуре Средней Азии; Ю.А. Рапопорта по истории религии и др.
Важно отметить, что сотрудники сектора участвовали в написании обобщающих трудов по истории нашей страны и государств Средней Азии. М.А. Итина, Е.Е. Неразик, Ю.А. Рапопорт подготовили главы для нового издания Истории Узбекистана; Б.И. Вайнберг – Истории Туркменистана; Н.Н. Вактурская, М.А. Итина и Е.Е. Неразик – авторы глав “Очерков истории Кара-калпакской АССР; Е.Е. Неразик – главы для “Очерков истории СССР” и “Истории Таджикистана”61.
Во многих зарубежных журналах и сборниках напечатаны статьи наших сотрудников. Отметим их участие в таких авторитетных изданиях, отражающих современное состояние науки, как Encyclopaedia Iranica (изд. Колумбийскогоуниверситета) и History of civilistions of Central Asia (изд. ЮНЕСКО)62. Знаком высокой оценки исследований Хорезмской экспедиции в Средней Азии явились медали ЮНЕСКО, которыми были награждены в 1991 г. Л.М. Левина и Е.Е. Неразик.
Наш, увы, сильно поредевший коллектив подошел к своему юбилею, совпадающему с 90-летием со дня рождения С.П. Толстова, сохраняя научный импульс, данный этим выдающимся ученым, и огромный накопленный опыт. Хочется думать, что свет увидит еще не один научный труд Хорезмской экспедиции.
Примечания.
1. Толстов С.П. По следам дренехорезмийской цивилизации. М., 1948.
2. Жданко Т.А. Этногеографические исследования Хорезмской экспедиции (народы проблемы труды)//Культура и искусство древнего Хорезма. М., 1981.
3. Андрианов Б.В. Оросительные системы древнего Приаралья. М., 1969.
4. Виноградов А.В. Древние охотники и рыболовы Среднеазиатского междуречья//Труды Хорезмской археолого-этнографической экспедиции (ТХАЭ), т. XIII. М., 1981.
5. Виноградов А.В. Могильник Тумек-кичиджик в Северной Туркмении//АО 1974 г. М., 1975, с. 520-521; Вайнберг Б.И. Могильник Тумек-кичиджик в Северной Туркмении//АО 1972 г. М., 1973.
6. Итина М.А. История степных племен Южного Приаралья//ТХАЭЭ, т. X. М., 1977.
7. Толстов С.П. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962; Итина М.А. Ранние саки Приаралья//Археология СССР. Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992, с. 31-37.
8. Толстов С.П. Древний Хорезм. М., 1948, с. 43-56.
9. Гулямов Я.Г. История орошения Хорезма с древнейших времен до наших дней. Ташкент, 1957; Толстов С.П., Андрианов Б.В. Новые материалы по истории развития ирригации в Хорезме.//КСИЭ, в.26, 1957; Кесь А.С. Природные факторы, обуславливающие расселение древнего человека в пустынях Средней Азии.//КСИЭ, в.30, 1958; Толстов С.П., Кесь А.С. (редакторы). Низовья Аму-Дарьи, Сарыкамыш, Узбой. История формирования и заселения//МХЭ, в.3. М., 1960; Толстов С.П. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962.
10. Юсупов Х. Древности Узбоя. Ашхабад,1986, с. 154-178.
11. Там же с. 156.
12. Пьянков И.В. Античные автолры о Средней Азии и Скифии//Краткий обзор работ Дж.Р.Гардинер-Гардена. ВДИ, 1994, № 4, с. 203.
13. Ср. Юсупов Х. Ук.сок, с. 178.
14. Вишневская О.А. Раскопки караван-сараев Ак-яйла и Талайхан-ата//ТХЭ, т. II. М., 1958, с. 443.
15. Юсупов Х. Ук. соч., с. 142, 181. Его же. Древние скотоводы Северо-западного Туркменистана. М., 1991, с. 6 (диссертационный доклад).
16. Юсупов Х. Древности узбоя, с. 154.
17. Андрианов Б.В. Древние оросительные системы Приаралья//В связи с историей возникновения и развития орошаемого земледелия. М., 1969.
18. Неразик Е.Е. Материалы по землепользованию и землевладению в Хорезме первых веков н.э.//Этнография и археология Средней Азии. М., 1979.
19. Андрианов Б.В. Древние оросительные системы Приаралья; Андрианов Б.В., Итина М.А., Кесь А.С. Земли древнего орошения юго-восточного Приаралья: их прошлое и перспективы освоения//СЭ, № 5, 1974.
20. См. сб. “Аральский кризис (историко-географическая ретроспектива)”, М., 1991, статьи Андрианов Б.В., Глушко Е.В.; Птичникова А.В.; Виноградова А.В., Мамедова Э.Д.; Андрианова Б.В.; Вайнберг Б.И.; Левиной Л.М., Птичникова А.В.; и др.
21. Толстов С.П. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962, с. 109-117; Лапопорт Ю.А., Лапиров-Скобло М.С. Раскопки дворцового здания на городище Калалы-гыр I в 1958 г.//МХЭ, вып. 6. М., 1963, с. 141-156; Рапопорт Ю.А. Святилище во дворце на городище Калалы-гыр I//Прошлое Средней Азии. Душанбе, 1987, с. 140-148.
22. Воробьева М.Г. Керамика Хорезма античного периода//ТХЭ, т. IV. М., 1959, с. 76-78; Ее же. Дингильдже. Усадьба I тыс. до н.э. в древней Хорезме. М., 1973, с. 133, 206, 207; Воробьева М.Г., Лапиров-Скобло М.С., Неразик Е.Е. Археологические работы в Хазараспе в 1958-1960 гг.//МХЭ, вып. 6. М., 1963, с. 175-182, 198.
23. Толстов С.П. Древнехорезмийские памятники Кара-Калпакии//ВДИ, 1939, № 3, сю 180, 181, рис.6.
24. Толстов С.П., Вайнберг Б.И. (редакторы). Кой-Крылган-кала – памятник культуры древнего Хорезма в IV в. до н.э. – IV в. н.э.//ТХЭ, т. V. М., 1967.
25. Левина Л.М. Елхарас//Древности Южного Хорезма. М., 1991, с. 80-154 (ТХЭ, т. XVI).
26. Вайнберг Б.И. Изучение памятников Присарыкамышской дельты Амударьи в 70-80-ых годах//Скотоводы и земледельцы Левобережного Хорезма (древность и средневековье). М., 1991, с. 26-38.
27. Воробьева М.Г. Ранние терракоты древнего Хорезма//История, археология и этнография Средней Азии. М., 1968, с. 135-146; Ее же. Хорезмийские тарракоты//Культура и искусство древнего Хорезма. М., 1981, с. 184-194.
28. Гудкова А.В. Ток-кала. Ташкент, 1964, с. 23-25; Гудкова А.В., Манылов Ю.П. Хорезм и его северные соседи в раннеантичное время//Всесоюзное научное совещание “Античная культура Средней Азии и Казахстана”. Ташкент, 1979, с. 38-41.
29. Вайнберг Б.И. Монеты древнего Хорезма. М., 1977, с. 49 и след.
30. Лившиц В.А. Хорезмийский календарь и эры древнего Хорезма//Палестинский бсорник. Вып. 21 (84), М., 1970, с. 164, 165.
31. Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, т. II. М.-Л., 1950, с. 172, 186.
32. Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. М., 1948, с. 164-190.
33. Стоит заметить, что на карте, изданной в 1894 г. развалины, ставшие знаменитыми, названы по-иному – Тамаль-кала. Тамаль – “основание”, “фундамент” (Будагов Л. Сравнительный словарь турецко-таджикских наречий. Т. I, Спб, 1869, с. 377).
34. Неразик Е.Е., Рапопорт Ю.А. (редакторы). Городище Топрак-кала. М., 1981 (ТХЭ, т. XII).
35. Рапопорт Ю.А., Неразик Е.Е. (редакторы). Топрак-кала. Дворец. М., 1984 (ТХЭ, т. XIV).
36. Лившиц В.А. Документы//ТХЭ, т. XIV, с. 251-286.
37. Ковалева Н.А., Рапопорт Ю.А. Траурная сцена в настенной росписи из Хорезма//ВДИ, 1991, № 2; Рапопорт Ю.А. Загородные дворцы и храмы Топрак-калы//ВДИ, 1993, № 4.
38. Неразик Е.Е. Сельские поселения афригидского Хорезма. М., 1966.
39. Неразик Е.Е. Раскопки Якке-Парсана//МХЭ, вып. 7, М., 1963.
40. Неразик Е.Е. Сельское жилище в Хорезме (I-XIV вв.). Археолого этнографические очерки. М., 1976.
41. Неразик Е.Е. Топрак-кала. М., 1981.
42. Толстов С.П. Древний Хорезм. М., 1948, с. ; Он же. По следам древнехорезмийской цивилизации. M., 1948, с. ; Он же. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962, с. .
43. Вактурская Н.Н. Раскопки городища Ургенч в 1952 г.//ТХЭЭ, т. II. М., 1958.
44. Воробьева М.Г., Лапиров-Скобло М.С., Неразик Е.Е. Археологические раскопки в Хазараспе в 1958-1960 гг.//МХЭ, вып. 6. М., 1963.
45. Вактурская Н.Н. О раскопках в 1948 г. на средневековом городе Шемаха-кала Турксенской ССР//ТХАЭ, т. I. М., 1952.
46. Вактурская Н.Н. О средневековых городах Хорезма//МХЭ, вып. 7. М., 1963.
47. Вишневская О.А. Раскопки городища Джегирбент//АО 1974г. М., 1975; Она же. Раскопки Джигербент//АО 1975. М., 1975.
48. Вактурская Н.Н. Раскопки средневекового города Садвар//АО 1973 г. М., 1974; Она же. Раскопки на городище Садвар//АО 1974 г. М., 1975; Она же. Новые данные о городище Садвыар//АО 1975 г. М., 1976; Армарчук Е.А. Садвар – город на юге Хорезма//Автореферат на соискание степени кандидата исторических наук. М.
49. Неразик Е.Е. К проблеме развития городов Хорезма//Культура и искусство древнего Хорезма. М., 1981.
50. Лоховиц В.А. Раскопки караван-сараев на пути из Хорезма в Бухару//АО 1974 г. М., 1975; он же. Караван-сарай Верхнего Хорезма//Этнография и археология Средней Азии. М., 1979.
51. Неразик Е.Е. Сельское жилище в Хорезме…, с. 88-157, 224-234.
52. Толстов С.П. Древний Хорезм, 1948 г., с. 20-27, 202 и сл., 211 и сл.; Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации, 1948, с. 37-62, 91 и сл.; он же. По древним дельтам Окса и Яксарта, 1962, с. 77 и сл., 96 и сл., 136 и сл., 273 и сл.
53. Вайнберг Б.И. Памятники куюсайской культуры//Кочевники на границах Хорезма, ТХАЭЭ, т. XI. М., 1979, с. 7-79; Вайнберг Б.И. Памятники куюсайской культуры//Археология СССР. Степи азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992; Вайнберг Б.И. Куюсайская культура в Присарыкамышской дельте Амударьи//Успехи среднеазиатской археологии, выпю 6. Л., 1975; Яблонский Л.Т. Саки Южного Приаралья. М., 1996.
54. Скотоводы и земледельцы Левобережного Хорезма, вып. 1. М., 1991; Скотоводы и земледельцы Левобережного Хорезма, вып 2. М., 1992.
55. Ст. Вайнберг Б.И. в сб. Скотоводы и земледельцы Левобережного Хорезма, вып. 1. М., 1991.
56. Толстов С.П. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962, с. 136-204; Вишневская О.А., итина М.А. Ранние саки Приаралья//Проблемы скифской археологии. М., 1971, с. 197-208; Толстов С.П. Приаральские скифы и Хорезм//СЭ, 1961, № 4, с. 114-145; но же. Среднеазиатские скифы в свете новейших археологических открытий//ВДИ, 1963, № 2, с. 22-45; Толстов С.П., Итина М.А. Саки низовьев Сырдарьи (по материалам Тагискена)//СА, 1966, № 2, с. 151-175; Вишневская О.А. Культура сакских племен низовьев Сырдарьи в VII-V вв. до н.э. (по материалам Уйгарака)//ТХАЭЭ, т. VIII. М., 1973; Левина Л.М. Поселения VII-V вв. до н.э. и “шлаковые” курганы южных районов Сырдарьинской дельты//Кочевники на границах Хорезма. М., 1979 (ТХАЭЭ, т. XI).
57. Вайнберг Б.И., Левина Л.М. Чирикрабатская культура//Низовья Сырдарьи в древности, вып. 1. М., 1993; они же. Чирикрабатская культура//Археология СССР. Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1992.
58. Толстов С.П. По следам дренехорезмийской цивилизации. М., 1948; он же По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962; Левина Л.М. Керамика Нижней и Средней Сырдарьи в I тыс. н.э. М., 1971 (ТХАЭЭ, т. VII); она же. Могильника Алтынасар 4//Низовья Сырдарьи в древности, вып. IV. М., 1994; она же. Этнокультурная история Восточного Приаралья в I тыс. до н.э. – I тыс. н.э. М., 1996.
59. Толстов С.П. По древним дельтам Окса и Яксарта. М., 1962.
60. Вайнберг Б.И. Модели взаимодействия скотоводов и земледельцев по археологическим материалам из Хорезма и сопредельных областей Средней Азии//Взаимодействие кочевых культур и древних цивилизаций. Алма-Ата, 1987; она же. Роль экологических факторов в формировании этнической территории (по археологическим материалам из Восточного Прикаспия и Приаралья)//Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана. М., 1990.
Опубликовано в журнале Этнографическое обозрение, 1996, № 6, с. 34-44.